О чём
думать и как фотографировать в Национальном парке 
Виктор Грицюк
Журнал
«Фотомагазин» №8, 2002 год
Природа оказалась на проверку нежным созданием. Успехи цивилизации последнего столетия не проходили для неё бесследно. Оказывается, был предел у бессловесного терпения. Уже нельзя просто попить воды из лесной реки. Исчезают боровая дичь и рыба. Даже грибы и ягоды прячутся в самые непроходимые дебри. Невольно поверишь старикам, твердящим, что в их время всего было больше и всё было чище и жирнее. Наступают времена, когда человек должен думать не только о пользовании "дарами природы". Наступают славные времена национальных парков и заповедников.
Они образуются сейчас по всей нашей необъятной стране. Только там развиваются ныне инфраструктуры, научная охрана и разумное природопользование. Там есть транспорт, туристские приюты, проводники и лесники. Девственная природа там гостеприимна и дружелюбна по отношению к человеку. Особенно, если этот человек с фотоаппаратом.
О фотопутешествии в Водлозерский национальный парк я и хочу рассказать. Правда, не столько о технике съёмки, сколько о мыслях и чувствах, возникающих при встрече с заповедными местами. Ведь у каждого фотографа есть голова и сердце, а не только глаз и палец.
Водлозерье. Фенноскандия. Сказочный, былинный край легенд и преданий. Затерянный мир. Здесь нет никаких дорог, а порожистые реки не пропустят праздных зевак в таёжные глубины. Полмиллиона гектаров бассейна Водлозера, включающие часть Карелии и часть Архангельской области с 1991 года - территория Национального парка. Истинно российский размах и простор.
Всё
население - 500 человек, и все они живут в деревне Куганаволок,
в 80 километрах от городка Пудож на Онеге. Сотни лет назад протоптанные
человеческие тропы сплетаются в тайге с тропами звериными. Без компаса
здесь, без проводника и собаки - беда. На сотни километров вокруг -
никого. Буреломы, мхи и болота.
Первозданная тишина. Лишь лебединый клёкот, шум ветра среди вековых
елей и лосиные стоны по ночам. В хрустале небес, как в янтаре, застыл
орлан-белохвост. Следы медвежьих когтей сочились
смолой на сосновом боку. Словно ведьмины волосы, свисал с ветвей бурый
мох. А чего стоили имена бывших деревень: Калакунда,
Варишпельда, Конзанаволок, Луза, Коксасалма…
В эти
края пролегал наш маршрут. Дирекция парка поручила нам готовить фотографии
для нового фотоальбома. Комплект аппаратуры был солидный. Кроме
среднеформатной камеры 6x7 см с
оптикой и панорамы пришлось взять две камеры 24x36 мм. К ним тоже
прилагался набор объективов, где были большие и тяжеленные
телевики для съёмки птиц и животных. Штатив, вспышка, экспонометр,
кольца и фильтры, батарейки и много плёнки - груз получался
солидный. Кроме этого ещё надо было нести тёплые вещи и
продукты. Последний магазин оставался в 50 километрах позади,
в Куганаволоке.
Способность
различать тайгу приходила не сразу. Тайга представлялась поначалу
бессмысленным, хаотическим нагромождением
деревьев, кочек и багульников. Глазу не за что зацепиться. Нужно
было время, чтобы, обвыкнув в тишине, начать различать и видеть. Нужно
было затормозить прыгающие в голове привычные, "клиповые"
картинки, разорвать паутину городских ассоциаций. Нужно промёрзнуть,
намокнуть и проголодаться, чтобы, наконец, вспомнить, что ты
живой.
Только
тогда тайга предстанет живописной и разнообразной, естественной
и самодостаточной. Тогда смены её настроений, глубина
и многозначительность её молчаний входят в тебя. И заволновавшись
с ней в одном ритме, сливаешься с тайгой, растворяясь. Ходить
начинаешь мягко, говорить тихо, не часто и вдумчиво,
больше
- смотреть и слушать.
Городская
жизнь отступает далеко, так что кажется, что вроде и
не было её вовсе. Словно давно читал книгу. Или вспоминал не очень
интересный фильм. Мелочная суета и ужимки представляются лишними и
жалкими. Будто дурной режиссёр ставил глупый спектакль и мучил актёров,
заставляя произносить пустые тексты и воспроизводить банальные жесты.
Прошлое выглядит отсюда каким-то несерьёзным, неважным. Совсем иначе
выглядят поступки, и большое кажется мелким, а мелочи - определяющими. И
кажется - ничто не держит и не связывает; и можно вечно жить в этом
маленьком домике, с продуктами в бочке; и в жизни такой больше смысла; и
он как-то правильнее.
Поставив штатив с фотоаппаратом на топком, качающемся мху около озера, я жду солнца, чтобы сделать намеченный ещё утром кадр. Под ножки штатива пришлось подложить плоские куски сосновой коры, иначе он плавно уходил в болото. Да и стоять нужно подальше, держа спусковой тросик в вытянутой руке, ведь поверхность болота волнуется даже от лёгкого переминания с ноги на ногу. Я жду света. Такая моя фотографическая судьба - всегда ждать.
Терпение.
Мало того, что с огромными трудностями попадаешь в редкие и заповедные
места, надо ещё и дождаться нужного состояния.
Порой, кажется, что можно никуда и не ездить, выйти в сквер в нужное время
- и готов "шедевр". Но "шедевров" из скверов -
великое множество, а недоступные места часто сняты примитивно. Не везло
фотографам, не попадали в нужное время. Ждать
было некогда, и уезжать без снимков - обидно и глупо. Вот и
появляются потом невзрачные фотографии с громкими подписями:
"Страна гейзеров", "Вулкан", "Водопад" и "Вертолётный вид озера
X.". А
что поделаешь, если ждёт вездеход, вертолёт заказан или
дождь пошёл? Не снимать? Несчастная ситуация. Катастрофа. Много в нашей
работе зависит от неслучайного случая.
Досадное
чувство возникает в труднодоступных местах в плохую погоду. Ну, когда ещё
опять здесь окажешься, ведь мир такой
огромный? Многое всё-таки в нашем фотографическом пейзажном
ремесле зависит от удачи. А удача, это когда зажжётся вдруг
под сводом ультрамариновых небес двойная радуга. Удача, когда рассветное
солнце запутается в розовом тумане над далью. Удача,
когда совпадут придуманные философами факторы, "три карты"
- время, место и состояние. Можно попасть в некое место. Можно быть в
состоянии профессиональной готовности. Но всегда остаётся фактор времени,
и тогда надо
просто ждать. Ждать порой достаточно долго, пытаясь уловить капризную
удачу.
Хотя, случается, и не дождаться...
Жизнь
так катастрофически коротка. Можно
пробежаться по ней и отметиться по
главным пунктам. Исключив всё неважное,
сосредоточиться на главном. Пусть от этого будет меньше отснятых кадров,
но вес их будет значительней. Пусть же, наконец,
качество победит количество.
Но приходится всё же снимать и "лёгкие" сюжеты для успокоения, когда ожидание становится тягостным. Когда уже невмоготу. Когда надо уже что-то предпринимать. Можно было бы этого не делать, ведь большая часть отснятого уйдёт в корзину. Но трудно ждать, постоянно боясь, что лучшее состояние может так и не возникнуть.
Мне повезло, я люблю рыбалку. Пока сизая туча волочется брюхом по горизонту, скребясь о колючий контур леса, я имею тридцать абсолютно свободных минут. Беру лёгкий спиннинг и ловлю крупных окуней на ужин. Рыбалка - действо увлекательное. Но главное тут - не залипнуть, не упустить солнце, которое будет светить всего минуты две. Надо успеть замерить экспозицию, уточнить в видоискателе композицию и сделать несколько дублей.
Если
бы не рыбалка, если бы не грибы и
ягоды, не знаю - получались бы снимки пейзажей? Когда ничего этого нет,
когда надо
просто ждать, я присаживаюсь на сухое
брёвнышко и записываю свои размышления
в блокнот. Пишу без плана, как идёт
рука, что вижу, чувствую и думаю. Это
теперь является частью моей работы над
пейзажными фотографиями.
Лет
двадцать назад мне пришлось готовить
выставку для Музея Тургенева. Молодым
я был, быстрым и думал примерно
так: "Вот усадьба в Спасском-Лутовино-ве.
Вот парк. Это - не какие-то безымянные
группы деревьев и кустов. Это - живописные окрестности, прославленные
гением писателя. Только бездарь не сможет сделать здесь хорошие снимки.
Тут всех дел на день, не более". К бездарным фотографам
в то время я себя ни в коей мере не
причислял. А напрасно. Может, быстрее
научился бы работать.
Тургеневские
места были действительно
хороши. Пограничные между степью и
среднерусской возвышенностью. Тут раскрывались неохватные горизонты,
и
рощи элегантно взбегали на склоны длинных
оврагов. Пронзительно-зелёными лоскутами вдали лежали поля. Пейзаж радовал
глаз и рождал особую, "творческую" эйфорию, когда фотографируешь и
фотографируешь,
не в силах остановиться.
Однако проявленные в Москве плёнки ничего,
кроме тоски, не вызвали. Я не понимал,
что же произошло? Ведь было так здорово,
задорно и светло! Но красота куда-то
делась из кадров, скучных, сине-зелёных.
К
следующей поездке готовился тщательнее. Мне показалось, что причиной неудачи была переполненность
столичными
ассоциациями и заботами. Я решил максимально
усложнить процесс фотографирования,
так, чтобы этим усложнением заставить
себя полнее сосредоточиться на том, где я и что делаю. Взял неудобную
камеру с допотопными объективами и
старинный,
неуклюжий деревянный штатив. А ещё
положил в карман свой первый блокнот, сказав примерно так:
"Ты не снимешь ни одного кадра, пока не напишешь: что увидел и
почему? Что думаешь по этому поводу? Что хочешь, чтобы получилось
на плёнке?"
Потом
на открытии выставки в Орле ко мне подошла женщина и
сказала волнуясь: "Я чувствую по фотографиям, что вы человек наш,
деревенский. Вот там, на розовой, закатной дороге тёплая и мягкая
пыль, по которой мы любили бегать босиком в детстве". Я не стал её разочаровывать, не сказал,
что родился, вырос и всегда жил в городе.
Я
делаю фотографии, пытаясь уловить реальность на маленькие кусочки
целлулоида. А она так и остаётся на своём месте, на Зверином
озере, у речки Илексы, и скользит из цикла в цикл своего
времени. Сейчас - по осени в зиму. Я применяю к ней фотографические
законы, приёмы и навыки. Я строю композицию и распределяю цветовые акценты
по кадру. Наполняю кадр фактурами. Но вряд ли когда-нибудь смогу
избавиться от чувства бессилия перед этой неохватной реальностью. Не могу
конкурировать с Творцом. Не могу. Но я - фотограф, снимающий пейзаж, и
делаю свою работу
честно, страдая и комплексуя, наверное, приговорённый быть
вечно недовольным результатами.
Пытаюсь быть искренним, не занимаюсь смутным "творчеством", в том, принятом сегодня смысле этого слова. Ведь это "творчество" ни в коей мере не объективно. Оно абсолютно субъективно и несёт в себе все приметы несовершенств "творческой личности". Все сокрытые пороки и смутные желания, запертые в глухих подвалах подсознания. Настоящая действительность нужна только как форма для легализации несовершенства. Это бесконечная игра ради самой игры. В лучшем случае, всё остаётся прежним, только плодятся «произведения» однодневки. Комфортабельный и престижный тупик.
Реальное творчество случается лишь тогда, когда внутри возникает действительно что-то новое, неизвестное. И это "что-то" надо обязательно понять, и обязательно нечто предпринять. Иначе понятное растворится среди безделиц быта, затрётся, утратит новизну. Понимая - делать, страдая от новизны. И пытаться потом рассказывать другим, говорящим с тобой на близком языке.
Сегодня утром сентябрьское небо коснулось сонной тайги и своим полярным дыханием застудило её до деревянных костей. Грибы стеклянно ломаются и крошатся под рукой. Голубика хрустит на зубах кисло-сладкой льдинкой. Дыхание севера обожгло кроны берёз и рябин, и теперь они тревожно горят на ровном еловом фоне жёлтым и красным. Холодная красота. Хочется распахнуть шире глаза и смотреть, наполняясь красотой в запас, на всю долгую, бездарно-белую зиму.
Я давно не верю в случайные встречи и случайные события. Сейчас пытаюсь разгадать: зачем сидим мы с лесником на брёвнышке и греемся на солнце. Если случайно, если "просто так", то жизнь человеческая бессмысленна и пуста. И тогда безразлично - налево или направо. Но я знаю точно: мы не сироты неприкаянные, хотя и вовсе не "цари природы", как нам пытались некогда внушить. Мы несмышлёные, непослушные, но очень одарённые дети, и нам давно пора взрослеть.
Мы
возвращались в нашу прежнюю жизнь стремительно и резко. Утром на деревянной "водлозерке" с
мотором пронеслись от севера Волдозера на юг. Было ясно и ветрено.
Боковая волна захлёстывала брызгами через невысокий борт, а солнце
радостно светило с пронзительно синих небес. Слева - Ильинский деревянный
погост прятался в высоких елях большого острова. Маленькие островки,
разбросанные в изобилии по озеру, абсолютно золотые в осеннем
своём наряде, похожи на праздничные пирожки. Покой и благодать разливались
в природе. Хотелось встать на носу лодки, расправить руки и полететь, как
птица, низко над водой.
Прямо
с лодки пересели в маленький автобус, и 80 километров тряслись
по грунтовке. Теплоход "Комета" перенёс на своих "воздушных крыльях" через Онежское озеро в
Петрозаводск. А уже через
час мурманский поезд уносил нас в Москву. Это было похоже на
бегство.
Тайга
- это нечто особое. Совсем не похожа она на привычные, "домашние"
леса Подмосковья. Девственная тайга околдовывает. Она независима и
самодостаточна. Она достойна вечной любви.
Москва-Петрозаводск-Пудож-Куганаволок-Луза.
E-mail: vgritsyuk@mail.ru
Источник
статьи
